Господа!
Если ан*гли*ча*ни*ну за*явить в ли*цо, что его на*ция — не са*мая ве*ли*кая в ми*ре, то ма*кси*мум, что он сде*ла*ет в от*вет, это по*жмет пле*ча*ми. Я знаю, я про*бо*вал. Ан*гли*ча*не твер*до уве*ре*ны, что са*мая ве*ли*кая на*ция в ми*ре — это они, и им глу*бо*ко без*раз*лич*но, зна*ют ли это дру*гие.
По*доб*но ан*гли*ча*нам, фран*цу*зы глу*бо*ко убеж*де*ны в том, что са*мая ве*ли*кая на*ция в ми*ре — это они. В от*ли*чие от ан*гли*чан, их бес*по*ко*ит, что пред*ста*ви*те*ли дру*гих на*ро*дов мо*гут это*го не знать. Ес*ли ска*зать фран*цу*зу, что его на*ция — не са*мая ве*ли*кая в ми*ре, он бу*дет дол*го, об*сто*я*тель*но, с гал*льской стра*стью объ*яс*нять, по*че*му имен*но фран*цу*зы яв*ля*ют*ся ве*ли*чай*шей в ми*ре на*ци*ей, а не кто-ни*будь дру*гой, осо*бен*но не ан*гли*ча*не и, тем бо*лее, не аме*ри*кан*цы. Как пра*ви*ло, фран*цу*зам не ве*рят: осо*бен*но*сти их язы*ка та*ко*вы, что тем, кто им не вла*де*ет, труд*но по*ве*рить, что на нем мож*но что-либо ска*зать серь*ез*но.
Та*кая же язы*ко*вая про*бле*ма, но в го*раз*до бо*лее ост*рой фор*ме, ме*ша*ет и укра*ин*цам за*нять по*до*ба*ю*щее им ме*сто в семье на*ро*дов. История с нетерпением ждет но*во*го Бог*да*на Хмель*ниц*ко*го, ко*то*рый вос*со*еди*нил бы Укра*и*ну, толь*ко на сей раз не с Рос*сией, а с Фран*цией. У этих двух на*ро*дов, по*ми*мо смеш*ных язы*ков, не*ма*ло и дру*гих об*щих ин*те*ре*сов — на*при*мер, страст*ный ан*ти*се*ми*тизм. К со*жа*ле*нию, фран*цу*зы и укра*ин*цы вы*ра*жа*ют свои стра*сти су*ще*ствен*но раз*ны*ми спо*со*ба*ми, бла*го*да*ря че*му и ста*ли все*мир*но из*вест*ны та*кие яв*ле*ния как, с од*ной сто*ро*ны, фран*цуз*ская лю*бовь, а, с дру*гой, укра*ин*ская лю*бовь к са*лу. Толь*ко бла*го*да*ря та*ким до*сад*ным ме*ло*чам Фран*ция до сих пор не до*стиг*ла са*мо*стий*но*сти в со*ю*зе с Укра*и*ной.
Но я от*влек*ся от мо*ей ос*нов*ной те*мы — пред*став*ле*ния раз*ных на*ро*дов о соб*ствен*ном ве*ли*чии.
Как по*ка*зы*ва*ет опыт, рус*ский на*род в от*вет на да*же весь*ма осто*рож*но вы*ска*зан*ные со*мне*ния в его оше*лом*ля*ю*щем ве*ли*чии раз*ра*жа*ет*ся гнус*ной бранью. По*че*му? Воз*мож*но, по*то*му, что стра*не, ютив*шей*ся в ба*ра*ках и ком*му*нал*ках, ожи*дав*шей аре*стов по но*чам, про*во*див*шей дни в бес*ко*неч*ных оче*ре*дях за ту*а*лет*ной бу*ма*гой и кар*тош*кой, ез*див*шей из де*ре*вень в го*ро*да по*ку*пать хлеб, бо*яв*шей*ся от*крыть рот, не огля*дев*шись по сто*ро*нам, — этой стра*не в те*че*ние мно*гих по*ко*ле*ний вдалб*ли*ва*ли в мо*з*ги: не*смо*т*ря на кое-где от*дель*ные все еще не*до*стат*ки, вы — са*мые ве*ли*кие. До*го*ним от тай*ги и пе*ре*го*ним до бри*тан*ских мо*рей. Так со*зда*вал*ся на*род-ши*зо*фре*ник.
Вре*ме*на из*ме*ни*лись. Пра*ви*тель*ство по*ум*не*ло и раз*ре*ша*ет бол*тать то, о чем рань*ше не поз*во*ля*лось да*же ду*мать. В га*зе*тах от*кры*тым текс*том пи*шут: ли*ди*ру*ем по убий*ствам и са*мо*убий*ствам. Лю*ди ме*ся*ца*ми, а то и го*да*ми не по*лу*ча*ют зар*пла*ту. Док*то*ра на*ук ра*бо*та*ют ноч*ны*ми сто*ро*жа*ми. Арм*ия, пе*ред ко*торой еще не*дав*но тре*пе*тал мир (по-ви*ди*мо*му, в ЦРУ ца*рит чи*сто со*вет*ская хал*ту*ра), бес*смы*с*лен*но и бес*силь*но топ*чет*ся во*круг шай*ки бан*ди*тов, не успе*вая хо*ро*нить сво*их. Все это зна*ют. Го*во*рить об этом мож*но. Го*во*рить мож*но во*об*ще, о чем угод*но — все рав*но ни*кто не слу*ша*ет. Един*ствен*ное, че*го все еще нель*зя, это со*мне*вать*ся в на*шем не*пре*взой*ден*ном ве*ли*чии. Ведь нас же учи*ли, что са*мые-пре*са*мые — это мы... Ату его!
Это ис*хо*дит не из Кре*мля и не с Лу*бян*ки. Это — глас на*ро*да, у ко*то*ро*го дав*ным-дав*но от*ня*ли сво*бо*ду, на де*сят*ки лет изо*ли*ро*ва*ли от все*го ми*ра, унич*то*жи*ли до седь*мо*го ко*ле*на всех, кто мог да*же по*мыс*лить о со*про*тив*ле*нии ре*жи*му, в ко*то*ром с ми*чу*рин*ской кро*пот*ли*во*стью по*ко*ле*ни*я*ми куль*ти*ви*ро*ва*ли под*лых ха*мов.
По*же*лав*ший остать*ся без*ымян*ным рос*сий*ский чи*та*тель мо*их под*рыв*ных опу*сов от*крыл мне гла*за на та*я*щу*ю*ся в них опас*ность для мо*ло*дых душ: ка*кой-ни*будь не*ис*ку*шен*ный, впе*чат*ли*тель*ный юно*ша мо*жет не*на*ро*ком про*честь мою пи*са*ни*ну и, одур*ма*нен*ный бес*пре*це*дент*ной кра*со*той слога и не*нор*маль*но ма*лым ко*ли*чест*вом ор*фо*гра*фи*че*ских оши*бок в мо*их те*кстах, за*дать се*бе во*прос: «А вдруг Ли*бер*берг прав и в Рос*сии — что-то не так?» Я не на*шел*ся, что воз*ра*зить. В лю*бой стра*не что-то не так. В лю*бой жи*вой стра*не есть про*бле*мы, и лю*ди их не пря*чут, по*то*му что, спря*тав про*бле*му, ее уже не ре*шишь. Без*ымян*но*му чи*та*те*лю из Рос*сии хо*чет*ся, что*бы рус*ские де*ти счи*та*ли, что все идет нор*маль*но, что про*блем нет, что убо*же*ство се*го*дня*шней рос*сий*ской жиз*ни — это и есть са*мое луч*шее, на что они мо*гут на*де*ять*ся. За что ж вы их так, без*ымян*ный чи*та*тель? Ведь ва*ши же дети-то...
С дру*гой сто*ро*ны — ведь де*ти-то ва*ши; по мне так хоть со*всем гра*мо*те их не учи*те, чтоб не*на*ро*ком кра*мо*лы не на*чи*та*лись.
И все же ни в чем под*лин*ное ве*ли*чие рус*ско*го на*ро*да не про*яв*ля*ет*ся так яр*ко, как в его от*но*ше*нии к ев*ре*ям.
Это прав*да, что Ма*рия Але*ксан*дров*на Улья*но*ва в де*ви*чест*ве зва*лась Бланк, а Троц*кий — Брон*штейн, что Дзер*жин*ский был на*по*ло*ви*ну евре*ем, а Сверд*лов — на все сто, что тер*мин «кон*цен*тра*ци*он*ный ла*герь» был при*ду*ман не нем*ца*ми, а за*дол*го до них со*вет*ским че*ло*ве*ком по фа*ми*лии Бер*ман, ко*то*рый и ор*га*ни*зо*вал пер*вый в исто*рии ла*герь но*во*го ти*па, что од*ной из са*мых кро*ва*вых фи*гур в кро*ва*вой ис*то*рии Со*вет*ской Рос*сии был ев*рей Яго*да. Этот спи*сок мож*но про*дол*жить, ни разу не со*врав, — по*жа*луй*ста, про*дол*жай*те, не сте*сняй*тесь. Под*на*пря*ги*тесь и до*ка*жи*те все*му про*грес*сив*но*му че*ло*ве*че*ст*ву, что это ев*реи ви*но*ва*ты во всех бе*дах ва*шей мно*го*стра*даль*ной стра*ны.
Но как же им это уда*лось? Их во всем ми*ре — чуть боль*ше, чем моск*ви*чей, а в Рос*сии их оста*лось мень*ше пол*про*цен*та на*се*ле*ния. Вас же — сот*ни мил*ли*о*нов, к том*у же вы, в от*ли*чие от ев*ре*ев, — ве*ли*кий на*род. Что ж вы им так без*ро*пот*но под*став*ля*е*тесь? Что же вы ве*ка*ми сто*и*те пе*ред жал*кой куч*кой пре*зрен*ных кро*во*пийц — сто*и*те со спу*щен*ны*ми шта*на*ми, на*гнув*шись, и гля*ди*те вверх но*га*ми меж*ду соб*ствен*ных дро*жа*щих ко*лен, как сза*ди к вам при*бли*жа*ет*ся меж*пла*нет*ный си*о*низм с пло*то*яд*ной ухмыл*кой на сы*том, глум*ли*вом ли*це и тол*стым об*ре*зом на*из*го*тов*ку. Ой, што щас бу*дет... Вра*ху*у*уу не зда*ёо*о*оц*ца наш хо*о*ор*дый «Ва*ря*а*а*ах», по*ща*а*а*а*ды ни*кто*о*оо не жа*ла*а*аа... Ой! Ой! Ааааа...
Где ты, удаль мо*ло*дец*кая? Там, где де*ви*чья кра*са...
Да, это вам не ячей*ки Aль-Кае*ды в Шта*тах раз*ыс*ки*вать. Те за*ма*ски*ро*ва*ны под мир*ных ара*бов. Ва*ших же вра*гов мо*жет опо*знать лю*бой пен*си*о*нер, де*жу*ря*щий у подъ*ез*да: по но*су, по фа*ми*лии, по вгож*ден*ной не*спо*соб*но*сти пга*виль*но пго*из*не*сти «ку*ку*гу*за». Да что там ку*ку*гу*за, ког*да у них в каж*дом до*ку*мен*те чер*ным по бе*ло*му: ев*рей, ев*рей, ев*рей!.. Хи*тер ваш враг, ни*че*го не ска*жешь. Уме*ло ма*ски*ру*ет*ся. Без пол*лит*ра не раз*бе*решь*ся.
Ко*гда в США аре*сто*вы*ва*ют ка*кую-ни*будь мест*ную ячей*ку Аль-Ка*е*ды — пять-шесть че*ло*век, ма*ло*гра*мот*ных, злоб*ных, ту*пых, при*няв*ших ис*лам в тюрь*ме, не*спо*соб*ных и да*же не пы*та*ю*щих*ся най*ти ра*бо*ту, ФБР ра*дост*но и гор*до воз*ве*ща*ет об оче*ред*ной по*бе*де, и вся стра*на чув*ству*ет, что жизнь ста*ла еще чуть-чуть без*опас*нее. Из ва*шей же стра*ны уеха*ли — до*бро*воль*но, пре*одо*ле*вая не*объ*яс*ни*мое со*про*тив*ле*ние вла*стей — мно*гие сот*ни ты*сяч ев*ре*ев. Это, естест*вен*но, не мог*ло не осла*бить пре*крас*но за*кон*спи*ри*ро*ван*ное си*о*нист*ское под*полье, тай*но ве*ду*щее под*рыв*ную де*я*тель*ность в Рос*сии еще с XV ве*ка до — как это у вас называется? — Рож*дест*ва Хри*сто*ва. Сле*до*ва*тель*но, ва*ша жизнь, на*чи*ная с кон*ца 60-х го*дов ми*нув*шего сто*ле*тия, дол*жна бы*ла ста*но*вить*ся все луч*ше и луч*ше. По*че*му же это*го не про*и*зо*шло?
Ну, как по*че*му? Ев*реи ви*но*ва*ты.
Я тут вы*звал все*об*щее не*го*до*ва*ние, со*об*щив, что я, ока*зы*ва*ет*ся, не люб*лю Рос*сию. Нет, не люб*лю. Бо*лее то*го, не счи*таю, что обя*зан. Бо*лее то*го, я во*об*ще не счи*таю, что кто-то ко*го-то обя*зан лю*бить. Я имею пра*во не лю*бить Рос*сию, вы име*ете пра*во не лю*бить Ки*тай, каж*дый гой име*ет пра*во не лю*бить ев*ре*ев. Име*ет, име*ет. Ни*че*го пло*хо*го в этом нет. Как я уже го*во*рил в дру*гом ме*сте, я свою же*ну лю*блю, а дру*гих жен — не очень. Од*на*ко я не счи*таю, что дру*гие же*ны — гряз*ные тва*ри, ко*то*рых не*пре*мен*но на*до ли*бо по*ве*сить, ли*бо хо*тя бы по*са*дить. Не*смо*тря на пол*ное от*сут*ствие во мне люб*ви к ним, я при*знаю, что боль*шин*ство из них впол*не до*стой*ны люб*ви и ува*же*ния дру*гих лю*дей и не тре*бую, что*бы все на све*те лю*би*ли мою же*ну, ни ис*клю*чи*тель*но, ни да*же по со*вме*сти*тель*ству.
Ка*ков лейт*мо*тив со*вре*мен*ной ду*хов*ной жиз*ни Рос*сии? Ва*ша не*на*висть к Аме*ри*ке и к ев*ре*ям. Я вам всем ре*ко*мен*дую вот что: пе*ре*ве*ди*те дух и спро*си*те, ко*му вы этой не*на*ви*стью де*ла*е*те пло*хо?
Аме*ри*ке? Аме*ри*кан*цы о ва*шей пыл*кой стра*сти да*же не по*до*зре*ва*ют, а ес*ли им рас*ска*зать, то они тут же о ней за*бу*дут: у них есть за*бо*ты по*важ*ней рус*ских эмо*ций.
Ев*ре*ям? Боль*шин*ство ев*ре*ев жи*вет за пре*де*ла*ми ва*шей до*ся*га*е*мо*сти. Те же не*мно*гие, что по*ка еще жи*вут в Рос*сии, все*гда мо*гут ее по*ки*нуть. (Как быв*ший ев*рей Со*вет*ско*го Со*ю*за, мо*гу ав*то*ри*тет*но вас за*ве*рить, что ев*рею, что*бы не за*хо*теть уехать из Рос*сии, нуж*но очень ее лю*бить — го*раз*до боль*ше, чем лю*бят ее квас*ные пат*ри*о*ты, ру*га*ю*щие жи*дов у пив*но*го ларь*ка.)
Един*ствен*ный на*род, ко*то*ро*му не*ку*да деть*ся от соб*ствен*ной не*на*ви*сти к дру*гим — это вы са*ми. Это вы ли*ша*е*те се*бя на*де*жды ре*шить свои про*бле*мы, об*ви*няя в них дру*гих. Это вы ка*ле*чи*те соб*ствен*ные ду*ши, отрав*ляя их не*на*ви*стью. Это вы са*мих се*бя ис*клю*чи*ли из че*ло*ве*че*ства, твер*дя из по*ко*ле*ния в по*ко*ле*ние, что жи*ве*те в окру*же*нии вра*гов.
Срав*ни*те огром*ную Рос*сию с кро*шеч*ным Из*ра*и*лем, дей*стви*тель*но жи*ву*щим в окру*же*нии вра*гов. Спро*си*те се*бя, как из*ра*иль*тя*не умуд*ря*ют*ся жить на*столь*ко луч*ше вас — без еди*но*го мир*но*го дня с 1948 года, без ка*ких бы то ни бы*ло при*род*ных ре*сур*сов. В шко*ле ме*ня учи*ли, что Мо*сква — порт се*ми мо*рей; по*че*му я мо*гу в мест*ном су*пер*мар*ке*те под Нью-Йор*ком ку*пить ры*бу, вы*лов*лен*ную в Ки*не*рет*ском озе*ре, а вы*лов*лен*ную в се*ми мо*сков*ских мо*рях — не мо*гу? Что, всю ва*шу ры*бу жи*ды в Из*ра*иль увез*ли? Или, мо*жет быть, вы са*ми что-то де*ла*е*те не так в те*че*ние всей сво*ей ис*то*рии?
От всей ду*ши же*лаю вам и ва*шей стр*ане все*го на*и*луч*ше*го. Толь*ко, по*жа*луй*ста, на*чни*те вы*но*сить сор из из*бы, а то ведь уже под по*то*лок под*пер*ло.
Ис*крен*не не ваш,
Захар Либерберг
Летят в самолете американец, русский, француз, араб и еврей.
Самолет загорается, а парашютов всего четыре.
Американец говорит: "Моя страна самая первая в мире, я обязан
спастись!" Хватает один парашют и вываливается.
Француз говорит: " Моя страна самая культурная в мире, я тоже обязан
спастись!" Хватает второй парашют и выпрыгивает.
Араб говорит: "Мой народ самый умный!". Быстро хватает парашют и вываливается.
Еврей протягивает парашют русскому.
Тот восхищается, мол, ты отдаешьмне последний парашют, жертвуешь собой и т. п...
"Да нет," - говорит еврей, - "Просто самый умный со спальным мешком прыгнул..
Сообщение от вова
ребыты, ну как вы легко находите повод, чтобы поспорить))))
А вы пойдите....помойтесь...в источнике при -20,благодать,красота, и в России хорошо,и помидор красный.......
Ваши права
Ответить с цитированием
